Фик: Непереводимое в переводе

[ali]

Название: Непереводимое в переводе
Бета: нет
Рейтинг: в этой части PG
Персонажи: Курт Хаммел/"Рос Синьол"
Дисклеймер: Всё принадлежит правообладателям.
Сюжет: future!AU Когда Курту вместо долгожданного места синхрониста на саммите в Женеве достаётся место переводчика в Перу, он окончательно теряет веру в светлое завтра. Но одна детская книжка, возможно, сможет помочь ему увидеть себя с новой стороны.
Примечания к тексту:
Чича - чича морада, напиток из фиолетовой кукурузы.
Чинос - мужские брюки из прочного легкого хлопка или льна.

Часть 1 - здесь
Часть 2 - здесь

Часть 3 - примерно 1500 слов

Курт лежал и пристально смотрел на зачехлённый костюм, висящий в раскрытом шкафу, и вдруг с недовольством сообразил, что несколько часов проспал на диване в гостиной своего номера. У него болели и слезились глаза, во рту пересохло. Он встал пошатываясь и подошёл к миниатюрному холодильнику. Сильно хотелось чичи, но внутри стояли только несколько видов минеральной воды и безалкогольного пива. Он с раздражением захлопнул дверцу, взял с кофейного столика пачку сигарет и подошёл к окну.
Курт смотрел поверх моря крыш куда-то за горизонт; от нью-йоркских мостовых его отделяло двадцать четыре этажа. На красном закате темнели высокие небоскрёбы и крыши домов. Кончик сигареты робко алел в сгущающихся сумерках. Дым, который он выпускал изо рта, синеватый и тощий, был тоже какой-то робкий, запуганный и не поднимался красивой змейкой вверх, а свертывался клочьями и летел вниз. Район, где находился отель, был тихим, насколько это вообще возможно в Манхэттене, и он жалел, что остановил на нём свой выбор. Ему было скучно.
Курт усмехнулся, подумав, что ни Нью-Йорк, ни долгие годы путешествий не убили в нём провинциала. Находясь в городе, который когда-то был для него пределом мечтаний, он тосковал по перуанской тиши. Она была во много раз оживлённее мельтешащей суеты, царящей в Нью-Йорке. Прилетев в город три дня назад, он прошёлся по магазинам на пятой авеню, которые стали теперь ему по карману, приобрёл костюм итальянского кроя, пару рубашек и чинос песочного цвета, и понял, что ему больше нечем заняться. Остальные места, облюбованные им когда-то много лет назад, теперь полнились сентиментальными воспоминаниями, которые он не желал будоражить.
Мобильный телефон коротко звякнул: по скайпу пришло новое сообщение от Роса. Курт улыбнулся и скользнул взглядом по циферблату часов на фасаде высокого здания. Уже четверть седьмого. Его давно ждет шёлковый помазок для бритья, лак для волос сильной фиксации, синий костюм с тонкой белой полоской… Так или иначе, к половине восьмого он должен успеть полностью собраться, и поэтому, потушив сигарету, он поспешил в душ.

***
- Пожалуйста, скажи мне, что ты – шофёр, - первое, что сказал Курт, увидев, кто его ждёт у выхода из вестибюля отеля.
Его кавалер стоял около длинного чёрного автомобиля - на лице его было написано искреннее удивление, но голос звучал спокойно и ровно:
- Давно не виделись, Курт.
Да, это была правда. Десять лет, даже дольше. А ведь все эти годы у Курта в его полупустых чемоданах не было ни единой фотографии, чтобы помнить этого, - некогда столь горячо любимого, - человека.
- Ну здравствуй, Блэйн.
Рукопожатие было спешным; они отдёрнули руки почти сразу же, как их ладони соприкоснулись.
- Что ты делал в Перу?
- Работал. Лучше объясни мне, как ты из певца превратился в детского писателя.
- Мне нравятся дети.
Весёлые и спокойные интонации его голоса определённо смущали Курта. Он был обескуражен.
- А почему такой странный псевдоним? Рос Синьол…
- Это по-французски.
Курт почувствовал, как в нём на секунду вспыхнуло негодование. Ну конечно же! «Рос Синьол» - соловей! Как он раньше об этом не подумал. Но в то же время ему польстило, что псевдоним пришёл из французского – он овладел этим языком в совершенстве ещё в школе, а вот Блэйн, насколько ему было известно, не мог связать на нём и двух слов.
- Очень оригинально, - отметил Курт.
- Спасибо.
Казалось, все безопасные темы для разговора теперь были исчерпаны, и они оба смутились. Курт повернулся к окну автомобиля и, глядя в него, как в зеркало, поправил узел галстука. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Блэйна, и у него мелькнула смутная мысль, что, может, стоит отменить это свидание…
- Ты постарел, - тихо сказал тот и грустно пожал плечами. - Я тоже.
Курт внимательно посмотрел на него. Его тёмные глаза в весёлых морщинках блестели, губы чуть растянулись в улыбке. Да, естественно, с каждым днем они оба становились всё старее. Как мало осталось от тех времён, когда он входил в комнату, где проходили репетиции хора школы Маккинли, и, негромко поздоровавшись или слегка помахав рукой где-то возле уха, усаживался у самой стены, под окнами, и возился с каким-нибудь новым приложением в телефоне или просто сидел, задумчивый и отрешенный, и битый час не сводил взгляда с поющей Рейчел, не меняя выражения лица и лишь изредка обмениваясь фразой-другой с Мерседес. Всё меньше напоминал он того Курта, которого тренер группы поддержки называла фарфоровой куклой, того Курта, чьи смелые наряды поражали воображение одноклассников, а голос был тона на два выше, пока он не начал курить. Но и Блэйн всё дальше уходил от тех времён, когда он прыгал по мебели, танцуя под поп-музыку, и чёрная прядь падала ему на лоб, вырвавшись из тонны геля в волосах, и блестели глаза, и улыбка озаряла лицо.
Захваченный воспоминаниями, Курт подался вперёд и обнял его, прижавшись щекой к его щеке. Блэйн тихо рассмеялся, но голос его звучал печально, словно надтреснутый хрусталь.
- Глупости, - пробормотал Курт, - Посмотри на себя! Ты до сих пор питаешь любовь к блейзерам. И эти белые брюки! Блэйн, мы идём на торжественный вечер, а не отправляемся в круиз, - тяжело вздохнув, он выпустил его из объятий, - Я своё уже откатал.
- Планируешь остаться в Нью-Йорке?
- Мне предложили место переводчика в издательстве, и я не собираюсь отказываться.
- Тогда, возможно, тебе придётся вновь переводить мои книги, - игриво подмигнул ему Блэйн, открывая перед ним дверцу машины.
Курт лишь пожал плечами; что-то насмешливое обозначилось в его лице. Блэйн зябко передёрнул плечами, словно его обдало порывом холодного ветра, и, уже сидя в машине, они не перекинулись ни словом.

Торжественный вечер проводился на территории испанского литературного центра. Зала была просторной, с небольшой сценой, на которой играл джаз-банд, и маленькими высокими столиками, между которыми проворно сновали официанты с шампанским.
Малена встретила их на входе и сразу же повела представить группе испанцев. Они занимались театром и, несмотря на лёгкое состояние опьянения, рассказывали довольно интересно, как люди, искренне увлеченные своим делом. Блэйну было любопытно слушать о современных пьесах и новых интерпретациях классических работ, но Курт скучал – пока он не занимался переводом одной из этих пьес, эта сторона писательской жизни его совсем не занимала. Он лаконично ответил на пару заданных ему вопросов, и затем, улучив момент, извинился и исчез.
Позже, когда Блэйн, занятый разговором с очередной компанией, представленной ему Маленой, принимался выискивать его в толпе, Курт стоял почти всегда в одиночестве. Он слушал джаз с мечтательным, счастливым бледным лицом, едва кивая в знак приветствия, когда замечал, что на него смотрят, и не отворачивался, пока Блэйн первым не опускал взор, не в силах больше выносить взгляд этих голубых глаз, без слов выражавший глубокую усталость и легкую насмешку. Иногда рядом с ним можно было увидеть какого-то полупьяного южноамериканца, возмутительно молодого и белозубого. По обрывкам разговора Блэйн понял, что они рассуждали о сольных партиях, машинах и хорах или же гадали, кто получит кресло мэра Нью-Йорка в этом году. Но стоило ему подойти поближе, как Курт прерывал беседу, чтобы небрежно кивнуть ему, и не сводил с него глаз, лишь изредка роняя слова или улыбаясь уголком рта своему знакомому, пока незадачливый писатель вновь не отходил на безопасное расстояние.
Блэйн сердился на себя и на него, поворачивался к нему спиной и поглядывал на тех, кто разговаривал за его столиком, в грустном молчании, желая внушить Курту, что в нём сохранились и другие черты, кроме тех, по которым тот судил его, нечто близкое ему самому. Иногда он чересчур близко склонялся к симпатичным официантам, слишком широко улыбался им, когда брал с подноса бокал вина, сыпал глупостями, а мальчишки хохотали в ответ, и Курт всё это слышал. Блэйн бросал в его сторону быстрые взгляды: опершись подбородком на руку, он покуривал, пуская дым поверх своего бокала, и смотрел на него, не моргая, но и не пытаясь отвлечь его внимание.
Блэйн испытывал к нему ненависть и одновременно сильное влечение и трусливо продолжал флиртовать с официантами, выставляя себя полным дураком. Но что бы он ни вытворял, ни взгляд, ни поведение Курта не менялись ни на йоту.
И внезапно он увидел всю эту сцену со стороны: увидел его, Курта, безмолвного, отрешенного, а над ним колебание уходящей вверх тонкой струйки дыма; увидел и самого себя за столиком, достающим ему до груди, отчасти торжественного, отчасти смешного, в полутемной комнате, говорящего скабрезности пареньку моложе себя лет на десять. И он подумал, что делает это не из пустой бравады, но желания проверить, как далеко они оба способны зайти сегодняшним вечером.
Курт стоял не шелохнувшись, пока официант, игриво погладив Блэйна по руке, не оставил бокал с шампанским и не ушёл прочь. Тогда он, ленивой походкой подойдя к уже изрядно захмелевшему писателю, облокотился на его столик, взглянул на него и спросил с очаровательной улыбкой:
- Ну что, чем мы закончим этот вечер? Порывом к спасению или прыжком в бездну?
- Поедем ко мне, - ответил Блэйн и залпом осушил свой бокал.


Comments are appreciated))